Борьба против городов

Помимо церкви, империи и дворянства, существовал четвертый тип политического института, который было необходимо победить, прежде чем появилась возможность создания современного государства, — это городские сообщества. Многие из этих сообществ, особенно на юге Европы, сохранились со времен Древнего Рима; даже если народы и учреждения не сохранили преемственности с классическими временами, то осталось хотя бы местоположение

⁷⁸ Обсуждение французских marques de noblesse см., в частности: Е. Schalk, From Valor to Pedigree: Ideas of Nobility in France in the Sixteenth and Seventeenth Centuries (Princeton: Princeton University Press, 1986), ch. 7.

городов, а иногда — улицы и укрепления. Другие города выросли стихийно, как центры сбыта в местах, удобных для торговли, например, недалеко от рудников, на пересечении путей или там, где реки вливались в озера или становились судоходными. Другие же, особенно в Германии, были искусственно созданными, основанными светскими или церковными князьями всевозможных рангов, которые, желая завязать торговлю, либо давали привилегии существующим сообществам, либо учреждали совершенно новые. Считается, что к 1340 г., т.е. перед тем, как города опустошила Черная Смерть, почти десятая часть населения Западной Европы, насчитывавшего 60 млн человек, жила в сотнях городов, хотя, чтобы получить такую цифру, любое поселение, где проживало более 5000 жителей, должно было быть включено в список⁷⁹.

С самого начала города были корпоративными образованиями. Какими бы привилегиями они ни обладали и каким бы способом они их ни получили, эти привилегии были даны не отдельным лицам, а всем гражданам, которые, будучи жестко отделены от сельского населения, обладали статусом «свободных» (т.е. не сервов). В этом смысле города противоречили самим принципам феодального правления, основанного на взамопереплетающихся правах нысших по отношению к низшим; тем не менее, с точки зрения монархов, стремящихся к централизованной власти, проблема, которую представляли собой города, почти не отличалась от аналогичной проблемы со знатью. Подобно тому, как любой аристократ был в определенной степени сам себе господином и обладал властью хоть и меньшей, но не отличавшейся по своей сути от королевской власти, так же и города имели собственные правительственные органы. В их число входил один или несколько избираемых главных магистратов, носивших самые разные титулы: эшевены (Франция и Нидерланды), консулы (Италия), шеффены (Германия) и рехидоры (Испания). Кроме того, в городах существовали разнообразные чиновники и муниципальный совет, и те, и другие — выборные, отдельная система муниципальных сборов, право самостоятельно производить оценку имущества для королевского налогообложения, а иногда — собственный монетный двор, учреждение, одновременно являющееся доходным и имеющее символическое значение.

Наконец, города отличались от деревень тем, что помимо всех этих привилегий они имели собственные укрепления, стражу, отмечающую за поддержание общественного порядка, и собственные вооруженные силы в виде ополчения и — особенно в Италии —

⁷⁹ F.R. Bairoch, etal., eds. La population des villes europeennes (Geneva: Droz, 1988), p. 253-254.

наемников⁸⁰. В той или иной степени эта организация и эти вооруженные силы, поддерживаемые богатством, проистекающим из торговли и промышленности, позволили городам утвердить независимость как по отношению к своим основателям, так и по отношению к высшей власти, представленной королем. Эти возможности часто были так велики, что города объявляли и вели открытую войну.

Влияние городов, как и в случае со знатью, было не только локальным, но и дополнялось связями городов друг с другом, которые поддерживались независимо от территориальных границ. Одним из оснований, на которых зиждились подобные связи, были торговые отношения. Другим была общность институтов, поскольку вновь учреждаемые города получали извне или перенимали самостоятельно законы и политическое устройство уже существующих городов и остро реагировали на любые попытки лишить их этих институтов. Какой бы ни была основа их чувства солидарности, они часто заключали союзы или лиги для обеспечения безопасности на дорогах, поддержания мира и защиты своих интересов в вопросах беспошлинной торговли и т.п. Самыми знаменитыми были союзы, существовавшие в Северной Италии и в Германии. Первые были созданы уже в XII в. Они успешно сражались с германскими императорами при Легано в 1176 г. и вскоре пережили культурный расцвет, известный как Ренессанс. В Германии существовали Прирейнская лига, Швабский союз, Гейдельбергский союз и, конечно, Ганза. Последний союз достиг вершины в XIV— XV вв., когда в нем регулярно происходили собрания конгресса и, благодаря своей экономической и морской мощи, он мог на равных разговаривать с королями и императорами. В то время союз объединял около 100 торговых городов, разбросанных на огромной территории, начиная от Северной Голландии и далее по всему южному и восточному побережью Балтийского моря.

Самое главное — средневековые города часто имели возможность использовать в своих интересах конфликты между различ -ными монархами, князьями и аристократами и даже вели собственную внешнюю политику. Имея укрепления, города могли перекрыть проезд с той или другой стороны, создавая тем самым необходимость проведения долгой и дорогостоящей осады. Будучи центрами богатства и производственной деятельности, они могли требовать политических уступок в обмен на людей, деньги и оружие. Это влияние еще больше усилилось с появлением пороха, поскольку оружие стало слишком сложным. Теперь его уже

⁸⁰ Недавний обзор средневековых городских институтов см. в: S. Reynolds, Kingdoms and Communities in Western Europe, 900 — 1300 (Oxford: Clarendon Press, 1984), ch. 6.

не мог изготовить любой сельский кузнец, и оружие можно было раздобыть только в городах или в их предместьях. Как и следовало ожидать, чаще всего города требовали, с одной стороны, самоуправления, а с другой — освобождения от различных форм налогообложения. С этой точки зрения возвышение великих монархий по большей части можно рассматривать как историю попыток монархов уменьшить или отменить эту двойную привилегию.

Так же, как в случае со знатью, методы и темпы, которыми развивался этот процесс, сильно различались в разных странах. И точно так же результаты были в общем сходными в том смысле, что они означали установление сильной централизованной власти, возвышавшейся над всеми остальными политическими структурами. Легче всего удалось этого добиться в Англии. Благодаря отчасти ее островному положению, а отчасти — норманнскому завоеванию, Англия очень рано стала единой страной. Поэтому города не могли лавировать между королем и иностранными государями, как это происходило во многих других местах. С самого начала главным врагом городов была аристократия, необузданность которой угрожала мирной торговле. Их естественным союзником была корона; вскоре города объединились с королевской администрацией, взяв на себя несение тех обязанностей и решение тех задач, которые она в силу тех или иных причин решала не брать на себя⁸¹. Хотя во время гражданских войн, происходивших и последние годы правления Генриха III, в городах также появились некоторые признаки недовольства⁸², они никогда не доходили до той черты, за которой недовольство перерастает в восстание. Напротив, уже в начале ХIV в. сложилась ситуация, при которой, пыпустив соответствующее предписание суда лорда-канцлера, король и его чиновники могли заставить любой городок в любой части Англии исполнить необходимую службу.

Относительно подчиненное положение городов означало, что они могли сохранять старые хартии или получать новые, не создавая у центрального правительства ощущения угрозы⁸³. Благодаря такому положению стало возможным непрерывное развитие городских институтов, которые в основе своей оставались неизменными до rex пор, пока великие реформы XIX в. не вырвали власть из рук городских олигархий. При поддержке королевской власти городские

⁸¹ С.R. Young, The English Borough and Royal Administration, 1130— 1307 (Durham, NC: Duke University Press, 1961), p. 16, 155-161.

⁸² S. Reynolds, An Introduction to the History of English Medieval Towns (Oxford: Clarendon Press, 1977), p. 109-110.

⁸³ С 1500 no 1700 г. не менее 160 английских поселений впервые получили городской статус: P. Clark and P. Slack, English Towns in Transition 1500-1700 (New York: Oxford University Press, 1976), p. 128.

чиновники сумели избежать яростных столкновений между гильдиями и патрициатом, имевших место в соответствующие периоды во всех других странах. Более того, положение городов объясняет, почему в средневековой Англии, хотя она и была подвержена восстаниям знати, подобно другим странам, уже со времен Эдуарда I эти восстания носили довольно поверхностный характер. Обычным способом, который аристократические партии использовали для получения контроля над короной, были дворцовые интриги. Временами они гонялись друг за другом по сельской местности, особенно на севере страны, где то одна, то другая сторона нередко могла призвать шотландцев, чтобы те тоже присоединились к драке. Учитывая невмешательство городов и ранний коллапс феодализма в Англии, они могли полагаться в своих ссорах только на личных слуг, а также добровольцев, которые могли присоединиться по собственному желанию. Поэтому численность участников всегда была невелика. Как бы они ни старались, им редко удавалось нарушить жизнь страны в целом. Даже в битве на Босвортском поле, положившей конец Войне Роз и принесшей трон дому Тюдоров, численность активных участников с обеих сторон составляла меньше 10 000 человек.

Только во время гражданской войны ситуация временно изменилась. Большинство историков согласны, что бунт против Карла I был инициирован нетитулованным мелкопоместным дворянством — землевладельцами, которые составляли не менее трех четвертей Палаты общин⁸⁴. И все же именно города во главе с Лондоном обеспечили финансовую силу, а также подходящую идеологию в форме пуританизма. Готовность городов участвовать в войне означала, что она велась в гораздо больших масштабах и приносила больше раз -рушений, чем любая из предыдущих войн. Этому способствовало и то, что Англия к тому времени, благодаря упадку дворянства как военной силы, стала преимущественно открытой страной с небольшим количеством современных укреплений, способных выдержать серьезную атаку. Ситуацию спасло то, что в результате полутора веков правления могущественных Тюдоров контроль центрально -го правительства над всем королевством уже давно не ставился под сомнение. Протекторат, возникший в результате войны, был более сильным и более централизованным, чем монархия, место которой он занял. И именно Кромвель вывел Англию, бывшую гораздо меньше и слабее Франции или Испании, на тот путь, который привел ее к обретению в XVIII в. статуса великой державы.

Если английские города не создавали серьезных проблем для центральной власти, то в других странах, прежде всего в Италии

⁸⁴ L. Stone, The Causes of the English Revolution, 1529 — 1642 (London: Routledge, 1972), p. 9Iff.

и Германии, дело обстояло иначе. В Италии с ее римскими традициями города появились рано и, возможно, никогда полностью не исчезали. Хотя некоторыми из них управляли епископы, почти но всех случаях они не были основаны представителями феодальной знати и не управлялись ими⁸⁵. С самого начала города резко выделялись на фоне сельской местности; они не были выделены из окружающих территорий путем предоставления привилегий, наоборот, самые сильные из них начали завоевывать окрестности для создания своих сельскохозяйственных и торговых пригородов. Бесконечные войны, развязанные в основном из-за торгового соперничества, разделяли города между собой. По мере того, как в результате этих войн маленькие города были оттеснены на обочину, выделились пять больших городов — Генуя, Венеция, Милан, Флоренция и Рим, которым удалось стать практически полностью независимыми политическими сообществами. Могущество городов, как в Италии, так и вне ее, достигло вершины во второй половине XV в. благодаря созданной ими сети торговых и банковских связей.

Однако власть над другими обычно имеет свою цену, и итальянские города не были исключением. Как это было хорошо известно самому выдающемуся флорентийскому историку Франчес-ко Гвиччардини, древние города-государства, такие как Спарта, Афины и Рим, были обязаны своим происхождением добровольному сожительству деревень. В частности Рим, проводивший политику завоеваний, смог сделать из своих итальянских подданных добровольных союзников, с которыми он делил радости и беды вплоть до «союзнической войны» 91 — 89 гг. до н.э. Не так было в средневековых итальянских городах. По мере того, как их власть становилась ощутимой за пределами крепостных стен, они не включали в состав корпорации граждан жителей сельских окрестностей, а также малых городов, попавших в орбиту их влияния. Вместо этого они просто стремились эксплуатировать их с помощью пошлин, налогов и различных других форм экономической дискриминации, предназначенной для того, чтобы предотвратить развитие промышленности⁸⁶. Эти города не только не могли рассчитывать на то, что их подданные будут сражаться за них, но даже

⁸⁵ Об особенностях итальянских городов в этот период см.: G. Chittolini, "Cities, 'City-States', and Regional States in North - Central Italy," in C. Tilly and W.P. Blockmans, eds., Cities and the Rise of States in Europe, AD 1000 to 1800 (Boulder: Westview Press, 1989),p. 28-44.

⁸⁶ F. Bocchi, "Cittaecampagna-nell'Italiacentro-settentrionale" (sec. XII— XIV), Storia delta Citta, 10, 1986, p. 101-104; M. Berengo "Citta e contado in Italia dal XV al XVII secolo", Storia delta Citta, 10, 1986, p. 107-111.

нуждались в собственных вооруженных силах, чтобы держать их в повиновении. Следовательно, они никак не могли создать национальную армию и вынуждены были полагаться на наемные войска. Наемники стоили дорого и, как правило, были не склонны сражаться с должным рвением, не говоря уже о том, что периодически они восставали против своих хозяев и захватывали власть.

Результаты такой политики стали очевидны после 1494 г. В экономическом и культурном плане Италия превосходила другие страны; однако ни в количественном, ни в качественном отношении итальянские армии не могли сравниться с зарубежными, гораздо более сильными, которые вторглись на полуостров и стали воевать друг с другом на территории Италии. Нередко этих иностранцев с радостью приветствовала, как минимум, часть населения, которая стремилась (как в Пизе) заново восстановить свою независимость или (как во Флоренции) заменить олигархическое правительство на демократическое или наоборот. Почти на полвека Северная Италия превратилась в поле битвы. Здесь испанцы, французы и войска Священной Римской империи сражались друг с другом, и на каждой из сторон воевали яростные швейцарские наемники. По мере того, как они завоевывались то одними, то другими, город за городом терял свою независимость и подпадали под централизованное управление, только осуществляемое не национальным правительством, а правительствами других стран. Несмотря на надежды Макиавелли, высказанные в последней главе его «Государя», из пяти кандидатов только двум — Венеции и Риму — удалось выжить как независимым государствам. Венеция, экономическое могущество которой пошло на спад после 1550 г., была слишком мала, чтобы играть значительную роль, и вскоре превратилась в город из царства грез, нереальность которого так хорошо отражена в картинах Каналетто. Рим же, благодаря своей уникальной роли в церковной жизни, по-прежнему был полной противоположностью тому, чем могло бы быть и за что могло бы выступать итальянское национальное государство.

В Германии города были более многочисленны, и история их происхождения была более разнообразна, чем где бы то ни было. Некоторые, особенно на юге, имели очень древние корни, будучи основаны как римские колонии; другие, особенно на севере, были созданы абсолютно ex novo* в течение периода великой миграции на восток между XI и началом XIV в.⁸⁷ Для северных городов в целом и для городов, объединенных в Ганзу (изначально название имело значение An-See — «на море»), в частности, переломный

* Заново (лат.). — Прим. пер.

⁸⁷ См.: Н. Stoob, Forschungen гит Stadtiuesen inEuropa (Cologne: Boehlau, 1979), vol. I.

момент в их судьбах настал во второй половине XV в. Перелом был связан с изменением мест обитания сельди, бывшей основным продуктом питания населения, а также с ростом экономической конкуренции со стороны голландцев, которая вела к экономическому упадку⁸⁸. Если в Англии (и, как мы увидим, во Франции) обычно король защищал города от худших бед, которые могла причинить знать, то в Германии император был слишком слаб и находился слишком далеко, чтобы играть эту роль, тем более, что средоточие его власти уже начало перемещаться в Богемию и на Дунай.

Так, уже в 1442 — 1448 гг. курфюрст Бранденбургский воспользовался спорами между патрициатом и гильдиями Берлина, чтобы лишить этот город права на самоуправление. Примерно с 1480 г. появляются сообщения о случаях, когда горожан лишали права давать убежище беглым крестьянам, когда их облагали пошлинами и даже заставляли выполнять разные повинности, такие как перевозка товаров, принадлежащих лорду. К 1500 г. в Бран-денбурге не осталось вольных городов; со временем эта система распространилась по всей Пруссии. Правовые различия между городом и селом были по большей части ликвидированы — все жители в равной степени подпали под деспотическое правление герцогов. К XVIII в. вместо того, чтобы дышать воздухом свободы и участвовать в торговой революции, которая сделала английские и французские города богатыми, любой прусский город, выбранный для расквартирования королевского гарнизона, считал это большой удачей.

Некоторые из членов Ганзы забили тревогу, столкнувшись вскоре после 1500 г. с новыми угрозами. Было проведено немало конгрессов, принимались различные схемы реформирования союза и придания ему более централизованного характера, включая создание того, чего ему не доставало больше всего — системы налогообложения и общей армии. Однако этого было слишком мало, и зашевелились они слишком поздно. Германские города, хотя и многочисленные, обычно были меньше, чем итальянские⁸⁹. Окруженные многочисленными мелкими дворянскими угодия-ми, большинство городов так никогда и не смогло создать основу независимой власти, распространяя свое господство на сельские окрестности. В течение последующих 100 лет некоторые из них были просто аннексированы правителями Дании, Швеции и

^т О судьбе северных городов Германии см.: F.L. Carsten, The Origins of Prussia (Oxford: Clarendon, 1954), p. 109ff.

^н<) В 1500 г. самый большой город Германии, Аугсбург, насчитывал 50000 жителей против более 100 000 в Венеции и Милане. Некоторые цифры см. в: Е. Ennen, The Medieval Town (Amsterdam: North Holland Publishing, 1979), p. 187-189.

Пруссии — стран, с которыми ранее эти города могли иметь дело на равных. Другие, хотя и сохранили свой статус независимых вольных городов, однако потеряли политическую (но, как показывают примеры Франкфурта и Гамбурга, не обязательно экономическую) значимость. Тридцатилетняя война ударила по некоторым городам гораздо сильнее, чем по другим; однако, продемонстрировав военную немощь Ганзы, война не стала для нее похоронным звоном. Некоторые попытки возродить союз все же были предприняты после 1648 г., но они не увенчались успехом⁹⁰. Только на востоке Балтийского моря, где короли Польши оказались слишком слабы, чтобы играть роль, аналогичную роли германских князей, некоторые города, такие как Данциг, сохранили свои привилегии до XVIII в.

Города на юге Германии, контролировавшие важные торговые пути между Южной и Северной Европой и зачастую имевшие на своей территории ценные залежи полезных ископаемых, добились больших успехов в поддержании своего процветания, чем северогерманские города. Еще около 1500 г. казалось, что у них есть возможность принять швейцарскую модель, т.е. создать настоящий союз между городом и селом, который помог бы им противостоять вторжениям местных князей. Но, как и в Италии, эти планы были опрокинуты из-за олигархических особенностей мировоззрения местных торговых элит, которые заботились только о своих узко понятых интересах. Крестьянская война 1525 г. напугала южные города Германии. Оставленные императором, чья вовлеченность в множество дел по всему миру, естественно, не позволяла ему защитить германские города, с тех пор они, как правило, стали более склонны к сотрудничеству с князьями.

Как и на севере, некоторые города были полностью включены в состав княжеств и стали подчиняться прямому управлению княжеских назначенцев. Другие, сохраняя свободный или имперский статус, остались за бортом истории, лишившись основных торговых путей, которые переместились в Атлантику. Они погрузились в апатию, длившуюся до Французской революции и даже позже. Возможно, самыми удачливыми из них были те, которые были выбраны в качестве Rezidenz, или столиц новообразованных государств с единой территорией, — это такие города, как Мюнхен, Маннгейм и Кобленц⁹¹. Вена, откуда Фердинанд I управлял новым объединением наследственных земель, даже смогла достичь

⁹⁰ О попытках реанимировать Ганзу и об ее окончательном упадке см.: P. Dollinger, The German Hansa (London: Macmillan, 1964), pt. III.

⁹¹ H. Patze and G. Streich "Die landesherrlichen Residenzen im spStmittelalterlichen Deutschen Reich," Blatter fur Deutsche Landesgeschichte, 118, 1982, p. 202-220.

политико-экономического господства над всем бассейном Дуная. Однако за это пришлось, как всегда, заплатить свою цену. В 1521 — 1522 гг. после неудачного восстания привилегии Вены (включая право содержать свой монетный двор) были отменены. Городские выборы прекратились, а бургомистр (некий Зибенбур-гер) был казнен.

Франция и Испания оказались где - то посередине между этими крайностями. Во Франции отношения между короной и городами очень походили на отношения между короной и знатью. Некоторый прогресс в утверждении королевского контроля над теми и другими произошел в период правления Филиппа IV и позднее. Впрочем, как и в случае с аристократией, французские короли потеряли свои города во время Столетней войны, когда многие из них, оказавшись между двух огней, были вынуждены сами вести переговоры и выбирать наилучшие условия из предложенных. Особенно в критический период войны, с 1415 до 1435 г., многие города вели себя так, как если бы они были самостоятельными политическими образованиями. Оставленные королем, они проводили собственную международную политику и часто применяли собственные вооруженные силы, чтобы защитить себя от мародерства со всех сторон. Но и после 1435 г. этому не было положен конец. Многие города оказались окруженными территорией заново объединенного королевства, и их судьба зависела от милости короля. Однако другие, особенно находившиеся у границ Бургундии, имели возможность продолжать свои старые игры.

С 1439 по 1559 г. французские короли, полностью не отрицая автономию своих bonnes villes*, делали все, что было в их силах, чтобы сделать города послушными королевским требованиям, особенно в финансовом отношении⁹². Карл VII сам показал пример, восстановив королевские налоги, такие как талья (прямой налог) и габель (косвенный налог) для коммун, освобожденных от английского владычества, время от времени применяя силу для подавления тех, которые, подобно Лиону, отказывались платить⁹³. Подобным же образом поступал Людовик XI, чтобы удостовериться, что города будут подчиняться королевскому суду, снабжать проходящие королевские войска и платить налоги. Учитывая, что его положение было значительно прочнее, чем положение его отца, он иногда заходил столь далеко, что сам назначал

* Добрых городов (франц."). —Прим. пер.

⁹² См. общий обзорв: В. Chevalier, Les bonnes villes de France du XVe аи XVIe siecle (Paris: Aubier Montaigne, 1982).

⁹³ R. Fedou, "A Popular Revolt in Lyons in the Fifteenth Century: The Re-beyne of 1436" in P.S. Lewis, ed., The Recovery of France in the Fifteenth Century (NewYork: Harper, 1971), p. 242-264.

магистратов городов. Обычно, впрочем, его метод состоял в том, что совет представлял бальи список из трех имен на выбор. К концу его правления многие городские укрепления превратились в руины, а городские ополчения больше не созывались⁹⁴.

Как и в случае со знатью, французские города на некоторое вре -мя получили возможность вернуться к политической жизни в период религиозных войн. Французская Реформация, пришедшая из Женевы, отличалась от германской тем, что так по-настоящему и не затронула сельское население. Она оказала влияние преимущественно на аристократов (в том числе, и в особенности, на женщин благородного происхождения), с одной стороны, и на горожан — с другой. Время от времени католическое большинство, составляющее 90—95% населения, устраивало большую или малую резню соседей-гугенотов. Вынужденные защищать себя, начиная с 1560 г. последние превратили страну в настоящий архипелаг полунезависимых общин, каждая из которых имела весьма развитые органы правления и вооруженные силы. Как показывает сам термин «Лига», и католические и гугенотские города вступали в союзы друге другом, атаюкес аристократами-единоверцами (иногда, когда преобладали корыстные интересы, и с теми, кто исповедовал другую веру). Все они периодически воевали друг с другом, порой вступая в союз с короной, порой борясь против короны, вплоть до заключения короля под стражу. Хотя открытая вооруженная борьба прекратилась при Генрихе IV, подспудно все оставалось по-прежнему. Независимость коммун была упрочена Нантским эдиктом, который, кроме дарования гугенотам свободы вероисповедания, позволил им иметь собственные укрепления и даже вооруженные силы. Эти привилегии объясняют, почему в период смуты с 1610 по 1661 г. города играли роль, подобную роли аристократии, и могли причинить монархии не меньше беспокойства.

В том, что касалось внутреннего управления городами, Генрих IV предпочел не предпринимать никаких революционных изменений. Существовавшая с XV в. система, по которой списки кандидатов на пост мэра представлялись на рассмотрение королю, оставалась в силе. Хотя Генрих мог иногда отвергнуть предложения своих подданных, это не всегда было результатом продуманной политики, поскольку в некоторых случаях было просто результатом неспособности самих городов представить согласованный список кандидатов. Двусмысленная позиция короля нашла отражение в мнении его современников насчет Парижа, самого важного города из всех. Некоторые считали, что Генрих никогда не вмешивался в дела города, другие — что он систематически пы-

⁹⁴ В. Chevalier, "The Policy of Louis XI Toward the Bonnes Villes: TheCase of Tours," in Lewis, Recovery of France, p. 265—293.

тался лишить его независимости. Истина была, скорее всего, где-то посередине. В Париже, как и в других городах, король показывал свою власть, когда того требовали угроза волнений или финансовые нужды. Время от времени он также считал необходимым не допустить занятия должности тем или иным своим известным противником, или же сам использовал должности как способ оказать кому-либо милость без каких бы то ни было затрат со своей стороны. В остальном, он предпочитал не вмешиваться в городские дела⁹⁵.

В долгосрочном плане гораздо большую опасность независимости городов представляли попытки секретаря казначейства Сюлли перевести городские финансы под свой надзор. В качестве условия получения санкции на сбор налогов он требовал от них раз и три года представлять свои финансовые отчеты; со временем это дало бы ему возможность эффективно контролировать городские финансы. Но на деле сложилось так, что и Сюлли, и его господин сошли со сцены до того, как этот контроль был окончательно установлен, оставив эту задачу Мазарини в его поздние годы. Если говорить лишь о некоторых поворотных моментах, в 1655 г. налоговый бунт в Анжере привел к трехмесячной оккупации города королевскими войсками под началом интендантов. Система городских выборов, существовавшая на протяжении веков, была решительно ликвидирована, а мэра и эшевенов заменили королевские назначенцы. Экс-ан-Прованс после бунта 1658 г. разделил судьбу Анжера. Когда в том же году восстал Марсель, Мазарини обошелся с ним почти как с оккупированным городом; в нем расположились войска, часть стен была разрушена, городское ополчение распустили, горожан разоружили, построили новую цитадель, и сам титул консула, который традиционно носили избранные магистраты, был отменен. В 1692 г. Людовик XIV завершил этот процесс, положив конец выборам магистратов во всех французских городах. С тех пор городами правили интенданты⁹⁶.

В Испании, во многом благодаря войнам с мусульманами, вынуждавшим королей обращаться за поддержкой к городам, традиция городского самоуправления была столь же сильной, как везде⁹⁷. Однако в последние десятилетия XV в. эти войны подошли к концу. Католические короли озаботились уменьшением

"'' Bruisseret, Henry TV, p. 164—166.

'"' Историю того, как французские города потеряли независимость, см. в: R.A. Schneider, "Crown and Capitoulat: Municipal Government in Toulouse, 1500—1789," inR. Benedict, ed., Cities and Social Change in Early Modern France (London: Unwin Hyman, 1989), ch. 6.

¹⁷ См. об отношениях между короной и городами в этот период: P. Fernandez Albaladej о, " Cities and the State in Spain," in Tilly and Blockmans, Cities and the Rise of States in Europe, p. 170—173.

независимости городов; города, в свою очередь, устали от анархии и были готовы к тому, чтобы ими управляли. Уже с XIV в. периодически в некоторые кастильские города направлялись коррехидоры, которые надзирали за городскими делами: в те дни, как и сегодня, произнесенная на любом языке фраза «Я послан правительством, и я здесь, чтобы помочь вам» была величайшей ложью. В 1480 г. было принято решение направить их во все города, где их еще не было, сделав эту должность постоянной. Будучи первоначально судебными должностными лицами, коррехидоры впоследствии получили вдобавок административную власть. Они действовали де-факто как королевские губернаторы, контролируя все аспекты деятельности городской администрации, включая, в частности, финансы. Пока Фердинанд и Изабелла бы -ли живы, такая система удовлетворяла обе стороны. Однако после их смерти Карл V во время его первого короткого пребывания в Испании в 1516—1519 годах использовал ее для награждения своих фаворитов, большинство из которых были иностранцами и плохо подходили для этой деятельности. Неудивительно, что в городах стало расти недовольство.

Когда Карл, стремясь добиться императорской короны, в 1519 г. повернулся к Испании спиной, города решили, что их время пришло. Среди средних классов и ремесленников десятилетиями назревало сопротивление аристократическому вмешательству; теперь же новые королевские налоги стали основанием для новых обид⁹⁸. Знак к восстанию был подан в мае 1520 года, когда Толедо изгнал своего коррехидора. В следующем месяце бунт распространился на большинство городов Старой Кастилии. Один за другим они изгоняли королевских чиновников и сборщиков налогов (некоторые особо неудачливые по ходу дела были убиты) и провозгласили cotnunidad*. В июле представители четырех городов встретились в Авиле. Они учредили революционную хунту, которая изгнала регента Адриана Утрехтского из Вальядолида и поставила альтернативное правительство. Движение достигло кульминации в сентябре, когда хунта, на тот момент представленная 14 городами из 18 и опиравшаяся на собственную армию, провозгласила, что королевство выше короля и что они сами представляют королевство. После некоторых колебаний регент отреагировал тем, что кооптировал представителей высшей знати в правительство. Мобилизовав их силы, а также свои собственные,

⁹⁸ Об истории движения комунерос см.: S. Haliczer, The Communeros of Castile: The Forming of a Revolution, 1475—1521 (Madison: University of Wisconsin Press, 1981); A.W. Lovett, Early HabsburgSpain, 1517-1598 (Oxford: Oxford University Press, 1986), p. 30ff.

* Общность, сообщество, корпорация (исп.). — Прим. научн. ред.

он нанес поражение восставшим в битве при Вильяларе в апреле 1521 г. Города по очереди были подвергнуты осадам пока, наконец, сам Толедо не был вынужден сдаться в октябре 1521 г.

Одновременно с кастильским движением комунерос в Арагоне действовали германиас (народные ассоциации), которые стремились вырвать контроль над городами из рук властей, хотя эти два движения никогда не взаимодействовали между собой. Как и в Кастилии, бунт в основном был поднят средним классом и был направлен в равной степени против возрастающей власти аристократии и против короны. И также, как в Кастилии, когда движение было подавлено, победителем из схватки вышла корона. Однако испанская королевская власть меньше, чем французская, преуспела в установлении равновесия между знатью и городами. В Арагоне города практически полностью были оставлены на милость грандов, которые на протяжении нескольких веков делали все возможное, чтобы превратить страну в средиземноморскую Польшу. В Кастилии поражение сделало их бессильными, дав Карлу V и Филиппу II возможность выжать из них все соки при помощи королевских монополий, экспортных пошлин, принудительных займов и неоднократных изъятий ввозимых драгоценных металлов". Кастильскую экономику, за счет ресурсов которой мелись многолетние испанские военные кампании в Средиземноморье, а впоследствии и в Нидерландах, не мог спасти даже возрастающий приток серебра из Нового Света. В 60-е годы XVI в. стали заметны первые признаки упадка городов, во многом обусловленного невыполнимыми требованиями королевского налогообложения, которому города не могли сопротивляться¹⁰⁰. Их жалобные просьбы о послаблении ни к чему не приводили. Между 1600 и 1700 г. городское население Кастилии (кроме населения Мадрида) сократилось более чем наполовину¹⁰¹, тем самым поставив Испанию на путь экономической и социальной отсталости, от которой она начала оправляться только после наполеоновского навоевания, а по большому счету — лишь в конце XX в.

Наконец, в двух странах, Швейцарии и Нидерландах, города не только не подчинились королевскому правительству, но сами оказались в состоянии взять верх. Самым большим достижением швейцарских городов было то, что они, в отличие от итальянских,

⁹⁹ См. Данные в: R. Trevor Davies, The Golden Century of Spain (London: Macmillan, 1961), p. 180ff.

¹⁰⁰ J.H. Elton, "The Decline of Spain, "Past and Present," 20, 1961,p. 6 Iff; A.D. Ortiz, The Golden Century of Spain (London: Weidenfeld and Nicol-son, 1971), p. 184ff.

¹⁰¹ Цифры см. в: Fernandez Albaledejo, "Cities and the State in Spain," p. 177, таблица 8.1.

никогда не лишались лояльности сельской округи — кантонов, которыми они правили¹⁰². Как заметил Макиавелли в L'arte della Guerra*, после Форново в 1494 г. итальянские армии стали знамениты своей бесполезностью, поскольку рассыпались еще до того, как был нанесен первый удар. Иначе обстояло дело со швейцарскими армиями, которые за несколько прошедших столетий создали себе заслуженную репутацию смелых и даже свирепых. Как следствие, они могли противостоять попыткам Габсбургов подчинить их себе; позже они были столь же успешны, сражаясь с правителями Бургундии, Франции и Савойи. После этого они перешли в наступление и собрали из лоскутов разбросанных округов, связанных между собой лишь горными тропами, крепко сплоченную страну. Хотя официальное отделение от империи произошло только в 1648 г., задолго до этого Цюрих, Берн и прочие создали свободную конфедерацию, которая была практически независимой. Уже тогда она приняла политику вооруженного нейтралитета, столь характерную для страны в последующие века. Прервавшись только во время французских революционных войн, эта политика оставалась неизменной вплоть до 1847 г., когда разразилась скоротечная гражданская война, которая привела к созданию современного швейцарского государства.

Голландия, являвшаяся пестрым собранием провинций, управляемых многочисленными герцогами и графами, с 1384 г. попала под владычество Бургундского дома, который подчинил их одно за одним. Здесь имели место те же тенденции к централизации, которые преобладали в других странах; более того, на протяжении XV в. Бургундия в этом отношении шла впереди всех остальных монархий¹⁰³. Направление, в котором развивались со-бытия, впечатляюще проявилось в 1540 г. Мария, бабушка Карла V, столкнулась с угрозой ее правлению со стороны магистратов Гента, казнивших ее советников; в свою очередь, император, используя в качестве предлога бунт против налогообложения, казнил некоторых именитых горожан и отнял старинные городские привилегии, особенно касающиеся права собирать собственные налоги. Таким образом, мощь сообщества, которое столетиями доставляло бесконечные неприятности сперва французским королям, а затем предкам самого Карла, была сломлена и никогда больше не восстановилась, так как коммерческое лидерство перешло к Антверпену.

¹⁰² О достижениях швейцарцев см. M.V. Clarke, The Medieval City-State (Cambridge: Speculum, 1966 edn.), ch. 7.

* «Искусство войны» (итал.). —Прим. пер.

¹⁰³ Н. Pirenne, "The Formation and Constitution of the Burgundian State," American Historical Review, 14, 1909, p. 477—502.

Однако в следующем поколении Филипп, сын Карла, перестарался, стремясь одновременно подавить Реформацию и ввести новые налоги — знаменитые алькабала, или десять пенсов. Точно так же как Карл вызвал отчуждение испанских городов, пригласив фламандских советников, Филипп достиг того же эффекта, когда прислал испанца (Николаса Перенота) в качестве преемника на должность правителя Нидерландов в 1565 г. на место своей сводной сестры Маргариты. Таким образом он сумел добиться того, что мало кому удалось из других правителей эпохи раннего Нового времени, а именно — формирования союза между городами и по крайней мере частью знати. Результатом этого союза, направившего свои усилия против Филиппа, стала война за независимость Нидерландов. Она продолжалась с 1568 по I 648 г. и почти полностью оплачивалась разбогатевшими к тому времени и процветающими городами Голландии и Зеландии.

Объединенные Провинции, появившиеся в результате Утрехтской унии 1579 г., имели номинального лидера в лице Вильгельма Молчаливого. После его убийства в 1584 г. должность штатгальтера, или генерал-лейтенанта, оставалась в руках его семьи; однако его преемники вовсе не были похожи на наследных королей, и каждый из них, прежде чем занять должность, должен был получить одобрение Генеральных Штатов. У этих принцев не было крупных личных ресурсов: Вильгельм Молчаливый, растратив свое состояние (изначально довольно скромное) на содержание армии на ранних этапах восстания, сам не оставил после себя ничего, кроме долгов. С другой стороны, у него и его преемников не было права вводить собственные налоги. И впоследствии Дом Оранских никогда не смог приблизиться к установлению абсолютного правления, к которому стремились монархи того времени. Более того, были периоды, например между 1650и 1672 гг., когда Провинции обходились вообще без штатгальтеров. В то же время города, представленные в Штатах, которых было не меньше 58, держали своих делегатов на очень коротком поводке. В этом смысле они и были государством¹⁰⁴.

Доминирующее положение голландского патрициата означало, что, как и в Швейцарии, эволюция в направлении современной

¹⁰⁴ О политической системе Нидерландов см.: С. Wilson, The Dutch Republic (London: Weidenfeld and Nicolson, 1968), ch. 3; M. 'T Hart "Intercity Rivalries and the Making of the Dutch State," in Tilly and Block -mans, Cities and the Rise ofStates in Europe, p. 199—203; атакжебо-дее развернуто в: 'THart, The Making of Bourgeois State: War, Politics and Finance During the Dutch Revolution (Manchester: Manchester University Press, 1993).

унитарной централизованной государственности была остановлена или, по крайней мере, задержана. И все же примечательно, что ни одна из этих стран не пала жертвой своих гораздо более могущественных соседей. В одном случае это объяснялось уникальным географическим положением, а также продемонстрированной военной доблестью, которая, начиная с 1500 г., сделала швейцарцев лучшими наемниками для тех, кто мог себе позволить найм таковых. В другом случае причиной было исключительное богатство, позволявшее содержать эффективные вооруженные силы, в сочетании с более или менее постоянным, начиная с 1688 г., союзом с сильнейшей протестантской державой того времени.

С учетом этих двух примечательных исключений задача взятия городов под королевский контроль была в основном решена примерно к 1660 г. Как показывает пример Англии, муниципальные институты не подавлялись повсеместно; многие города продолжали пользоваться некоторой автономией в своем внутреннем управлении или «поддержании внутреннего порядка». Верно и то, что незначительные беспорядки, по большей части вызванные бедностью и безработицей, по-прежнему оставались частым явлением, особенно во Франции. Однако ни бунты, ни городское самоуправление более не были способны серьезно угрожать все возрастающей власти государства. За исключением предоставления персонала на такие маловажные посты, как ночные сторожа, надзиратели рынков и тюремщики, городское ополчение, которое в свои лучшие времена было способно противостоять королям и князьям, пришло в упадок. В Пруссии само слово «ополчение» (militia) после 1670 г. было запрещено к употреблению; в других местах этот термин стал объектом насмешек.

Консолидация территориальных государств означала и то, что городские укрепления, расположенные внутри страны, были заброшены (если не были намеренно разрушены) и вскоре превратились в руины. Остальные перешли из-под муниципального контроля в руки командиров королевских гарнизонов. Еще столетие спустя эти факторы революционным образом изменили роль, которую города играли в войне: из центров сопротивления, которые приходилось осаждать, они превратились в богатые и спокойные средоточия богатства, которые завоеватель, выиграв битву, мог занимать почти между делом¹⁰⁵. Население было разоружено, и понятия «буржуазный» (т.е. «городской») и «воинственный» разошлись навсегда. За исключением периодов гражданских войн, вроде той, что имела место во Франции после 1789 г., теперь не могло быть и речи о том, чтобы города отказывались признавать

¹⁰⁵ См.: М. van Creveld, Technology and War (New York: Free Press, 1989), p. 27-28, 106.

своих правителей или вели собственную независимую политику и союзе с зарубежными государями, не говоря уже об участии к военных операциях от своего имени.