XXXI. Денежное обращение и манипулирование кредитом

1. Государство и денежное обращение

Средства обмена и деньги суть рыночные явления. Вещь становится деньгами в результате поведения сторон рыночной сделки. Повод заняться денежными проблемами возникает у властей точно так же, как и интерес ко всем остальным обмениваемым объектам, а именно, когда они вынуждены решать, оправдывает ли несостоятельность одной из сторон акта обмена исполнять свои договорные обязательства применение государством своего аппарата насильственного принуждения. Если обе стороны выполняют свои обязательства безотлагательно и синхронно, то, как правило, не возникает никаких конфликтов, которые побудили бы одну из сторон апеллировать к судебной власти. Однако, если выполнение обязательств одной или обеих сторон временно отложено, может случиться, что для решения о том, как должны выполняться условия договора, потребуется помощь суда. Если дело связано с уплатой некоторой суммы денег, то это подразумевает задачу определения смысла, который приписывается денежным обязательствам, предусмотренным договором.

Таким образом, право определения того, что именно стороны, заключившие договор, имели в виду, когда говорили о денежной сумме, и установления того, как должно быть урегулировано обязательство заплатить эту сумму в соответствии с согласованными условиями, переходит законам страны и судам. Они должны определить, что является и что не является законным платежным средством. Обслуживая эту задачу, законы и суды не создают денег. Вещь становится деньгами только благодаря тому, что те, кто обменивается товарами и услугами, обычно используют ее в качестве средства обмена. В свободной рыночной экономике законы и судьи, присваивая определенной вещи качества законного платежного средства, просто устанавливают, что именно в соответствии с обычаями торговли имели в виду стороны, когда в своей сделке ссылались на определенный вид денег. Они интерпретируют обычаи торговли точно так же, как они поступают, когда призваны определить, каков смысл любого другого термина, использованного в контракте.

Чеканка монет давно является прерогативой правителей страны. Однако эта государственная деятельность изначально не имела никакой иной цели, кроме маркировки и удостоверения весов и мер. Клеймо власти на куске металла должно было удостоверять его вес и пробу. Когда впоследствии правители стали подменять часть драгоценных металлов неблагородными и более дешевыми металлами, сохраняя при этом обычный вид и название монет, они делали это украдкой, полностью отдавая себе отчет в том, что занимаются мошенничеством, пытаясь обмануть народ. Как только люди обнаружили эти махинации, испорченные монеты стали приниматься со скидкой против хороших старых. Государства отреагировали насильственным принуждением. Они сделали незаконным проведение различий между хорошими и плохими деньгами в торговле и расчетах по отсроченным платежам и декретировали максимальные цены, выразив их в плохих деньгах. Но полученный результат оказался не таким, какого хотели добиться государства. Их декреты не смогли остановить процесс приведения товарных цен (в обесцененной валюте) в соответствие с состоянием денежного отношения. Более того, проявился эффект, который описывает суть закона Грэшема.

История государственного вмешательства в денежное обращение это не просто летопись махинаций по обесценению и бесплодных попыток уклониться от их неизбежных каталлактических последствий. Существовали государства, которые не смотрели на свое исключительное право чеканки монет как на средство обмана той части народа, которая была уверена в честности своих правителей и которая по своему невежеству была готова принимать обесцененные монеты по нарицательной стоимости. Эти государства рассматривали производство монет не как источник тайной фискальной наживы, а как услугу государства, направленную на обеспечение ровного функционирования рынка. Но даже эти государства вследствие невежества и дилетантизма часто прибегали к помощи мер, которые были равносильны вмешательству в структуру цен, хотя они не планировались в качестве таковых. Когда в качестве денег использовались одновременно два металла, власти наивно полагали своим долгом унифицировать денежную систему путем декретирования жесткого менового отношения между золотом и серебром. Биметаллическая система потерпела полный крах. Это привело не к биметаллизму, а к чередующемуся стандарту. Металл, который по сравнению с текущим состоянием колеблющегося обменного курса золота к серебру в официально установленном соотношении был переоценен, преобладал во внутреннем обращении, тогда как другой металл исчезал. В конце концов государства отказались от своих тщетных попыток и неохотно согласились с монометаллизмом. Политика закупок серебра, проводимая Соединенными Штатами на протяжении многих десятилетий, фактически больше не была механизмом денежной политики. Это был всего лишь способ повысить цену серебра в интересах владельцев серебряных копей, их работников и штатов, на территории которых они были расположены. Это была плохо замаскированная субсидия. Ее денежная значимость заключалась лишь в том, что она финансировалась путем выпуска дополнительных долларовых казначейских билетов, качества законного платежного средства которых по сути не отличались от банкнот Федеральной резервной системы, хотя на них стоял практически бессмысленный оттиск Серебряный сертификат.

Однако в экономической истории имеются также примеры хорошо задуманной и успешной денежной политики со стороны государств, единственным намерением которых было обеспечить свою страну хорошо работающей денежной системой. Либерализм laissez faire не отменяет традиционное исключительное право государства на чеканку монет. Но в руках либерального государства характер этой государственной монополии полностью изменился. Представления, которые рассматривали ее в качестве инструмента интервенционистской политики, были решительно отброшены. Она больше не использовалась в фискальных целях или в целях содействия одним группам населения за счет других групп. Активность государства в денежной сфере была посвящена только одной цели: облегчать и упрощать использование средства обмена, которое поведение людей сделало деньгами. Было решено, что денежная система страны должна быть здоровой. Принцип здоровья означал, что стандартные монеты, т.е. те, которым закон присвоил силу неограниченного платежного средства, должны быть соответствующим образом испытаны, а клейменые золотые слитки должны быть отчеканены таким образом, чтобы сделать выявление обрезания, соскабливания и подделки простым делом. У клейма государства была только одна функция удостоверить вес и пробу металла. Монеты, износившиеся от употребления, или по иным причинам уменьшившиеся в весе сверх очень узких границ допустимого отклонения, теряли свои качества законного платежного средства; власти сами изымали такие монеты из обращения и перечеканивали их. Получателю такой испорченной монеты больше не приходилось пользоваться весами и кислотой, чтобы узнать ее вес и содержание. С другой стороны, индивидам было дано право принести слиток на печатный двор и превратить его в стандартную монету либо бесплатно, либо за пошлину, которая не превосходила фактических затрат на этот процесс. Таким образом многие национальные валюты стали подлинными золотыми валютами. Это привело к стабильности обменного курса между внутренним законным платежным средством и законными платежными средствами всех остальных стран, которые приняли те же принципы. Так, без всяких межгосударственных соглашений и учреждений возник международный золотой стандарт.

Во многих странах появление золотого стандарта было вызвано действием закона Грэшема. В Великобритании роль государства в этом процессе состояла просто в ратификации результатов, вызванных действием закона Грэшема; оно превратило положение дел, существовавшее де-факто, в положение, закрепленное законом. В других странах правительства сознательно отменили биметаллизм как раз в тот момент, когда изменения в рыночном соотношении золота и серебра должны были привести к замене существовавшей де-факто золотой валюте на де-факто серебряную валюту. Для всех этих стран формальное введение золотого стандарта не требовало никаких дополнительных административных мер, кроме принятия законов.

Иным было положение в странах, которые хотели заменить золотым стандартом существовавшую де-факто или де-юре серебряную или бумажную валюту. Когда в 70-х годах XIX в. Германский рейх захотел принять золотой стандарт, национальной валютой было серебро. Он не мог осуществить свой план, лишь скопировав процедуру тех стран, в которых введение золотого стандарта было просто ратификацией фактического положения вещей. Он должен был обменять стандартные серебряные монеты, имевшиеся на руках у населения, на золотые монеты. Эта сложная финансовая операция требовала много времени и подразумевала обширные государственные закупки золота и продажи серебра. Схожими были условия в тех странах, которые хотели заменить золотом кредитные или бумажные деньги.

Необходимо уяснить эти факты, так как они иллюстрируют разницу между условиями, существовавшими в эпоху либерализма, и теми условиями, которые существуют сегодня, в век интервенционизма.

2. Интервенционистские аспекты законодательства о законном платежном средстве

Простейшей и самой старой разновидностью денежного интервенционизма является снижение ценности монет, или снижение их веса либо размера с целью уменьшения долга. Власти присваивали более дешевым единицам валюты полную силу законного платежного средства, до этого признававшуюся за более полновесными единицами. Все отсроченные платежи законно могли быть исполнены путем выплаты причитающейся суммы более дешевыми монетами по их номинальной стоимости. Должники получили выгоду за счет кредиторов. Но в то же время будущие сделки стали для должников более обременительными. Формирование тенденции роста валовых рыночных процентных ставок явилось результатом того, что стороны учитывали возможность повторения аналогичных мероприятий по уменьшению долга. Уменьшение долга улучшает положение тех, кто уже был должен в этот момент, однако это ухудшает положение тех, кто желает или вынужден договариваться о новых заимствованиях.

Антипод уменьшения долга усугубление долга посредством денежных мероприятий также имел место, хотя и реже. Однако он никогда не планировался намеренно как механизм содействия интересам кредиторов за счет должников. Всякий раз, когда так случалось, это было непредусмотренным следствием денежных изменений, считавшихся необходимыми с других точек зрения. Прибегая к таким денежным изменениям, государства мирились с их неблагоприятным воздействием на отсроченные платежи либо потому, что они считали эти меры неизбежными, либо потому, что полагали: кредиторы и должники, определяя условия договора, уже предвидели эти изменения и должным образом учли их. Самым ярким примером являются события в Британии после наполеоновских войн и после первой мировой войны. В обоих случаях Великобритания через некоторое время после окончания военных действий посредством проведения дефляционной политики возвращалась к довоенному золотому паритету фунта стерлингов. Идея осуществления замены стандарта военного времени, основанного на кредитных деньгах, золотым стандартом путем соглашения с изменениями менового отношения фунта и золота, которое уже имело место, и принятия этого соотношения в качестве нового юридически закрепленного паритета, была отвергнута. Второй вариант считался неприемлемым как форма национального банкротства, как частичный отказ от государственного долга, как умышленное посягательство на права тех, чьи права требования возникли в период, предшествовавший временной приостановке безусловной обратимости банкнот Банка Англии. Люди страдали иллюзией, что зло, причиненное инфляцией, можно исцелить последующей дефляцией. Однако возвращение к довоенному золотому паритету не могло компенсировать кредиторам ущерб, причиненный тем, что должники выплатили им старые долги в период обесценения денег. Более того, это являлось благом для всех, кто дал взаймы в этот период, и ударом для всех, кто занял в долг. Но политики, ответственные за дефляционную политику, не понимали смысла своих действий. Они не сумели увидеть последствий, которые даже им казались нежелательными, и если бы они вовремя осознали их, то они не знали бы, как их избежать. В действительности их деятельность соответствовала интересам кредиторов в ущерб интересам должников, особенно держателей государственных облигаций за счет налогоплательщиков. В 20-х годах XIX в. это серьезно усугубило беды британского сельского хозяйства, а 100 лет спустя ударило по британскому экспорту. Несмотря на это было бы ошибкой называть эти две британские денежные реформы достижением цели интервенционизма, специально направленной на усугубление долга. Усугубление долга было просто непредусмотренным следствием политики, преследовавшей иные цели.

Всякий раз, когда использовались меры по уменьшению долга, их авторы торжественно заявляли, что они никогда не повторятся. Они подчеркивали, что экстраординарные обстоятельства, которые больше никогда не повторятся, создали чрезвычайное положение, делающее необходимым применение болезненных мер, достойных решительного осуждения в любых иных обстоятельствах. Один раз и впредь никогда, заявляли они. Легко понять, почему авторы и сторонники уменьшения долга вынуждены были делать подобные заявления. Если полное или частичное аннулирование требований кредиторов становится регулярной политикой, то выдача кредитов прекратится совсем. Когда стороны предусматривают отсроченные платежи, они ожидают, что никакого аннулирования не произойдет.

Поэтому недопустимо смотреть на аннулирование долгов как на механизм системы экономической политики, которую можно было бы считать альтернативой какой-либо иной постоянной экономической организации общества. Это бомба, которая разрушает и не может делать ничего, кроме как разрушать. Если она применяется только однажды, то восстановление подорванной кредитной системы еще возможно. Но если взрывы повторяются, то это приводит к полному разрушению.

Не совсем правильно смотреть на инфляцию и дефляцию только с точки зрения оказываемого ими влияния на отсроченные платежи. Выше было показано, что, изменения покупательной способности под действием денежных факторов не оказывают одинакового и одновременного влияния на различные товары и услуги, а также значение этой неравномерности для рынка[См. с. 385387.]. Но если кто-то считает инфляцию и дефляцию средствами перестройки отношений между кредиторами и должниками, то он не может не понимать, что цели, преследуемые государством, прибегающим к их помощи, достигаются только в незначительной степени и что, кроме всего прочего, возникают последствия, которые с точки зрения государства являются крайне нежелательными. Как в случае с любой другой разновидностью государственного вмешательства в структуру цен, получаемые результаты не только противоречат намерениям государства, но и являются еще более нежелательными, чем условия свободного рынка.

Когда государство прибегает к инфляции с целью содействия интересам должников в ущерб кредиторам, то оно добивается успеха только в отношении тех отсроченных платежей, которые были предусмотрены до этого. Инфляция не позволяет дешевле получить новые кредиты; наоборот, она делает их более дорогими за счет появления положительной ценовой премии. Если инфляция доводится до своего логического конца, то она приводит к тому, что любые отсроченные платежи, осуществляемые в инфляционной валюте, прекращаются вообще.

3. Эволюция современных методов манипулирования денежным обращением

Металлическая валюта не поддается государственному манипулированию. Разумеется, во власти государства принять законы о законном платежном средстве. Но тогда действие закона Грэшема сведет на нет все усилия государства. С этой точки зрения металлический стандарт представляет собой препятствие на пути любых попыток государства вмешаться в рыночные явления при помощи денежной политики.

Исследуя историю получения государствами власти манипулировать своими национальными денежными системами, мы должны начать с упоминания одного из самых серьезных недостатков классической школы. И Адам Смит, и Рикардо смотрели на издержки, связанные с сохранением металлической валюты, как на излишние траты. На их взгляд, замена металлических денег бумажными позволит использовать капитал и труд, требующиеся для производства золота и серебра в количестве, необходимом для денежных целей, для производства благ, которые способны непосредственно удовлетворять нужды людей. Отталкиваясь от этого предположения, Рикардо разработал свой знаменитый Проект экономичной и твердой валюты, впервые опубликованный в 1816 г. План Рикардо был предан забвению. Спустя много десятилетий после его смерти несколько стран приняли на вооружение его основные принципы под названием золотовалютного стандарта с целью уменьшить мнимые потери, связанные с действием золотого стандарта, в настоящее время называемого классическим или ортодоксальным.

В условиях классического золотого стандарта часть остатков наличности индивидов состоит из золотых монет. При золотовалютном стандарте остатки наличности индивидов целиком состоят из заместителей денег. Эти заместители денег подлежат обмену по нарицательной стоимости либо на золото, либо на иностранную валюту стран, имеющих золотой или золотовалютный стандарт. Однако мероприятия денежных и банковских институтов нацелены на то, чтобы не допускать изъятия золота из центрального банка и переведения его во внутренние остатки наличности. Первейшая цель выкупа обеспечение стабильности курсов иностранных валют.

Обсуждая проблему золотовалютного стандарта, все экономисты включая и автора этих строк оказались не способны осознать, что он дает в руки правительствам власть легко манипулировать национальной валютой. Экономисты беспечно полагали, что ни одно правительство цивилизованной страны не использует золотовалютный стандарт в качестве инструмента инфляционной политики. Конечно, не следует сильно преувеличивать роль, которую золотовалютный стандарт играл в инфляционных авантюрах последних десятилетий. Главным фактором была проинфляционная идеология. Золотовалютный стандарт был просто удобным средством осуществления инфляционных планов. Его отсутствие не мешало проведению инфляционных мероприятий. В 1933 г. в Соединенных Штатах в общем и целом еще существовал классический золотой стандарт. Этот факт не остановил инфляционизма Нового курса. Соединенные Штаты одним махом путем конфискации золотых резервов граждан упразднили золотой стандарт и девальвировали доллар относительно золота.

Новую разновидность золотовалютного стандарта, появившуюся в период между двумя мировыми войнами, можно было назвать гибким золотовалютным стандартом, или, для простоты, гибким стандартом. При этой системе Центральный банк или валютный уравнительный счет (как бы ни назывался соответствующий государственный институт) свободно обменивает заместители денег, являющиеся национальным законным платежным средством страны, либо на золото, либо на иностранную валюту, и наоборот. Курс, по которому производятся эти валютообменные сделки, не фиксирован, а подвержен изменениям. Это гибкий курс, как его называют. Однако эта гибкость почти всегда направлена в сторону понижения. Власти используют свою власть, чтобы снизить эквивалент национальной валюты в золоте или тех иностранных валют, эквивалент которых в золоте не падает; они никогда не рискнут его повысить. Если курс относительно валюты другой страны повышался, то это изменение являлось лишь окончательным оформлением падения другой валюты (относительно золота или валют других стран). Его целью было приведение оценки стоимости этой конкретной иностранной валюты в соответствие с оценкой стоимости золота и валют других зарубежных стран.

Если понижательное движение курса очень заметно, то это называется девальвацией. Если изменение курса не столь велико, то редакторы финансовых известий описывают это как ослабление международной оценки стоимости данной валюты[См. с. 430.]. В обоих случаях, говоря об этом событии, обычно заявляют, что страна повысила цену золота.

Описание характера гибкого стандарта с каталлактической точки зрения не следует путать с описанием с юридической точки зрения. На каталлактические аспекты этого вопроса не оказывают никакого влияния связанные с ним конституционные проблемы. Не важно, законодательной или исполнительной ветви государства принадлежит власть изменять курс национальной валюты. Не важно, не ограничены полномочия органа управления или, как в случае с Соединенными Штатами в период Нового курса, они ограничены предельной точкой, ниже которой чиновники не имеют права продолжать девальвацию. Для экономической трактовки проблемы имеет значение только то, что принцип жесткого паритета был заменен принципом гибких паритетов. Каким бы ни было конституционное положение дел, ни одно государство не смогло бы предпринять повышение цены золота, если бы общественное мнение было настроено против этой манипуляции. Если, с другой стороны, общественное мнение одобряет этот шаг, то никакие юридические формальности не смогут ни полностью предотвратить его, ни даже задержать на короткое время. То, что случилось в Великобритании в 1931 г., в Соединенных Штатах в 1933 г. и во Франции и Швейцарии в 1936 г., со всей очевидностью показывает, что аппарат представительного государства способен работать весьма оперативно, если народ разделяет мнение так называемых экспертов относительно целесообразности и необходимости девальвации денежной единицы.

Как будет показано ниже, одной из основных целей девальвации валюты либо крупномасштабной, либо ограниченной является изменение условий внешней торговли. Влияние на внешнюю торговлю делает невозможным для малых стран следование собственному курсу в области манипулирования денежной единицей, не обращая внимания на то, что делают те страны, с которыми они имеют самые тесные торговые связи. Такие страны вынуждены следовать в кильватере денежной политики зарубежных стран. Насколько дело касается денежной политики, они добровольно становятся сателлитами иностранных держав. Поддерживая жесткий паритет с валютой монетарного сюзерена, они следуют за изменениями, которые производит страна-сюзерен с курсом своей валюты относительно золота и валют других стран. Они присоединяются к денежному блоку и интегрируют свою страну в денежную зону. Самый яркий пример стерлинговый блок или зона.

Гибкий стандарт не следует смешивать с условиями тех стран, где государство просто декларирует официальный курс внутренней денежной единицы к золоту и иностранным валютам, но он не является действующим. Отличительная черта гибкого стандарта в том, что по установленному курсу любое количество внутренних заменителей денег действительно можно обменять на золото или иностранную валюту и наоборот. По этому курсу Центральный банк (или любое иное государственное агентство, облеченное этой задачей) покупает или продает любое количество внутренней валюты и иностранной валюты, по крайней мере одной из тех стран, которые сами имеют либо золотой, либо гибкий стандарт. Внутренние банкноты действительно подлежат выкупу.

Без этой существенной черты гибкого стандарта, декреты, объявляющие определенный курс, имеют совершенно иной смысл и приводят к совершенно иным последствиям[См. параграф 6 этой главы.].

4. Цели девальвации валюты

Гибкий стандарт представляет собой инструмент организации инфляции. Единственная причина его принятия сделать повторение инфляционных акций насколько возможно более простыми технически с точки зрения властей.

В период бума, который закончился в 1929 г., профсоюзам удалось почти во всех странах навязать более высокие ставки заработной платы, чем те, которые определил бы рынок, если бы регулировался только миграционными барьерами. Эти ставки заработной платы уже создали во многих странах значительную институциональную безработицу, в то время как кредитная экспансия все еще продолжалась ускоренными темпами. Когда в конце концов наступила неизбежная депрессия и цены на товары начали падать, профсоюзы при твердой поддержке правительств (даже тех, которые поносились как антипрофсоюзные) упрямо цеплялись за свою политику высокой заработной платы. Они либо категорически не соглашались ни на какое урезание номинальной заработной платы, либо допускали лишь небольшое снижение. Результатом стал громадный рост институциональной безработицы. (С другой стороны, те рабочие, которые сохранили свои рабочие места, повысили свой уровень жизни, так как их почасовые реальные ставки заработной платы выросли.) Бремя пособий по безработице стало невыносимым. Миллионы безработных превратились в серьезную угрозу спокойствию в стране. По индустриальным странам бродил призрак революции. Но профсоюзные лидеры не шли на уступки, и ни один государственный деятель не нашел в себе мужества открыто бросить им вызов.

Находясь в трудном положении, перепуганные правители вспомнили о паллиативе, давно рекомендованном инфляционистами. Поскольку профсоюзы возражали против корректировки заработной платы в соответствии с состоянием денежного отношения и ценами на товары, то они решили привести в соответствие с величиной заработной платы денежное отношение и цены на товары. Как им казалось, не заработная плата была высока, а национальная денежная единица была переоценена относительно золота и иностранной валюты, и ее следует скорректировать. Девальвация стала панацеей.

Целями девальвации были:

1) сохранить уровень номинальной заработной платы или даже создать условия, требующиеся для ее дальнейшего роста, в то время как реальная заработная плата должна была скорее упасть;

2) заставить товарные цены, особенно цены на продукцию сельского хозяйства, расти в национальной валюте или, по меньшей мере, остановить их дальнейшее падение;

3) оказать помощь должникам за счет кредиторов;

4) поощрить экспорт и снизить импорт;

5) привлечь больше иностранных туристов и сделать более дорогими (во внутренней валюте) поездки в другие страны для граждан своей страны.

Однако ни государства, ни литературные проповедники их политики не были достаточно искренни, чтобы признать открыто, что одной из основных целей девальвации было снижение уровня реальной заработной платы. По большей части они предпочитали описывать цель девальвации как устранение мнимого фундаментального неравновесия между внутренним и международным уровнями цен. Они говорили о необходимости снижения внутренних издержек производства. Но они старались не упоминать, что одной из двух статей издержек, которые, как они ожидали, снизятся в результате девальвации, будет реальная заработная плата. Второй статьей был процент по долгосрочным кредитам предприятиям и основная сумма этих долгов.

Невозможно всерьез воспринимать аргументы, выдвигаемые в пользу девальвации. Они крайне путаны и противоречивы, поскольку девальвация не была политикой, выработанной в результате холодного взвешивания всех за и против. Это была капитуляция правительств перед профсоюзными лидерами, не желавшими признавать, что их политика заработной платы провалилась и привела к беспрецедентной институциональной безработице. Она была отчаянным паллиативом слабых и бездарных политиков, движимых стремлением продлить свое пребывание в должности. Оправдывая свою политику, они не беспокоились о противоречиях. Они обещали обрабатывающей промышленности и фермерам, что девальвация заставит цены расти. Но в то же время они обещали потребителям, что жесткое регулирование цен не допустит повышения стоимости жизни.

И все же правительства еще могут попытаться оправдать свое поведение тем, что при данном состоянии общественного мнения, целиком и полностью определявшимся ложной профсоюзной доктриной, никакая иная политика была бы невозможна. Но ничем нельзя оправдать тех ученых, которые приветствовали гибкость валютных курсов в качестве совершенной и наиболее желательной системы. Если правительства еще пытались подчеркнуть, что девальвация была чрезвычайной мерой, которую не следует повторять, то эти авторы провозглашали гибкий стандарт наиболее подходящей денежной системой и стремились продемонстрировать мнимые пороки, присущие стабильности валютных курсов. В своем слепом рвении услужить правительству и мощным профсоюзным и фермерским группам давления они до крайности раздули проблему гибких курсов. Однако изъяны гибкого стандарта стали очевидны очень скоро. Увлечение девальвацией очень быстро прошло. В годы второй мировой войны, чуть больше чем через десять лет после того, как Великобритания явила первый пример гибкого стандарта, даже лорд Кейнс и его адепты обнаружили, что стабильность валютных курсов имеет свои достоинства. Одной из декларируемых целей Международного валютного фонда становится стабилизация валютных курсов.

Если смотреть на девальвацию не глазами апологета экономической политики государства и профсоюзов, а глазами экономиста, то прежде всего следует подчеркнуть, что все приносимое ею благо лишь временно. Да и то при условии, что девальвацию производит только одна страна, тогда как остальные страны воздерживаются от девальвации своих валют. Если остальные страны проведут девальвацию в тех же масштабах, то не произойдет никаких изменений во внешней торговле. Если они проведут более сильную девальвацию, то все преходящие выгоды, какими бы они ни были, достанутся только им. Поэтому повсеместное принятие принципов гибкого стандарта должно привести к гонке между странами, стремящимися превзойти друг друга. Финалом этого соревнования становится разрушение денежных систем всех стран.

Широко рекламируемые преимущества, которые девальвация обеспечивает в сферах внешней торговли и туризма, целиком и полностью обязаны тому факту, что корректировка внутренних цен и ставок заработной платы в соответствии с состоянием дел, созданным девальвацией, требует некоторого времени. Пока процесс адаптации не завершен, экспорт поощряется, а импорт затрудняется. Однако это просто-напросто означает, что в этот период граждане страны, пережившей девальвацию, получают меньше за то, что они продают на внешних рынках, и больше платят за то, что они покупают за границей; соответственно, они должны ограничить свое потребление. Это может казаться благом по мнению тех, для кого мерилом благосостояния нации является сальдо внешней торговли. На простом языке это можно выразить следующим образом: гражданин Великобритании должен экспортировать больше британских товаров, чтобы купить такое количество чая, которое до девальвации он получал за меньшее количество экспортированных британских товаров.

Девальвация, говорят ее поборники, облегчает бремя долгов. Безусловно, это так. Она помогает должникам за счет кредиторов. Это выгодно по мнению тех, кто еще не знает, что в современных условиях кредиторов не следует отождествлять с богатыми, а должников с бедными. В действительности же обремененные долгами владельцы недвижимости и фермерской земли, а также акционеры задолжавших корпораций получают прибыль за счет подавляющего большинства людей, чьи сбережения вложены в облигации, векселя, сберегательные депозиты и страховые полисы.

Необходимо рассмотреть и иностранные кредиты. Когда Великобритания, Соединенные Штаты, Франция, Швейцария и некоторые другие европейские страны-кредиторы девальвировали свои валюты, они сделали подарок своим должникам.

Одним из основных аргументов в пользу гибкого стандарта считается то, что он понижает процентные ставки на внутреннем денежном рынке. Говорят, что, мол, при классическом золотом стандарте и жестком золотовалютном стандарте страна должна приспосабливать внутренние процентные ставки к условиям международного денежного рынка. При гибком стандарте, определяя политику процентных ставок, она имеет возможность руководствоваться исключительно соображениями своего собственного благосостояния.

Этот аргумент является очевидно несостоятельным в отношении тех стран, у которых общая сумма долга иностранным государствам превышает общую сумму кредитов, выданных иностранным государствам. Когда в XIX в. некоторые из стран-должников приняли на вооружение здоровую денежную политику, их фирмам и гражданам представилась возможность получать иностранные кредиты, выраженные в своей национальной валюте. Эта возможность исчезла вместе с изменениями денежной политики этих стран. Ни один иностранный банкир не выдаст ссуду в итальянских лирах и не попытается выпустить лировые облигации. Что касается иностранных кредитов, то любые изменения внутренних денежных условий страны-должника бесполезны. Что касается внутренних кредитов, то девальвация уменьшает только уже сделанные долги. Она повышает валовую рыночную ставку процента по новым долгам, так как приводит к появлению положительной ценовой премии.

То же самое относится и к режиму процентных ставок в странах-кредиторах. Нет нужды что-либо добавлять к доказательству того, что процент это не денежный феномен и в долгосрочной перспективе денежные мероприятия не оказывают на него влияния.

Надо признать, что девальвации, к помощи которых прибегли многие государства между 1931 и 1938 гг., в некоторых странах заставили упасть реальные ставки заработной платы и тем самым снизили масштабы институциональной безработицы. В связи с этим историки, изучающие эти девальвации, могут сказать, что они были успешными, так как предотвратили революционный бунт день ото дня растущей массы безработных и так как в существовавших в то время идеологических условиях нельзя было воспользоваться никакими иными средствами. Но историки тут же должны добавить, что эта мера никак не повлияла на коренные причины институциональной безработицы ложные догматы тред-юнионизма. Девальвация была хитрым маневром с целью вырваться из-под влияния профсоюзной доктрины. Она сработала, потому что не причиняла ущерба профсоюзному движению. Но именно из-за того, что она не затрагивала популярность профсоюзного движения, она могла работать только в течение непродолжительного времени. Профсоюзные лидеры быстро научились отличать номинальную заработную плату от реальной. Сегодня их политика направлена на повышение реальной заработной платы. Их больше невозможно одурачить с помощью снижения покупательной способности денежной единицы. Девальвация исчерпала свою полезность в качестве механизма снижения институциональной безработицы.

Знание этих фактов дает ключ к правильной оценке той роли, которую в период между двумя мировыми войнами играли теории лорда Кейнса. Кейнс не добавил ни одной новой идеи к перечню инфляционистских заблуждений, тысячи раз опровергнутых экономистами. Его теории были даже более противоречивыми и непоследовательными, чем теории его предшественников, которые подобно Сильвио Гезеллу были отвергнуты как денежные маньяки. Он просто знал, как прикрыть оправдание инфляции и кредитной экспансии изощренной терминологией математической экономической теории. Инфляционисты затруднялись выдвинуть благовидные аргументы в пользу политики безрассудных государственных расходов. Они просто не могли найти аргументов против экономической теоремы об институциональной безработице. И в этот трудный для себя момент они приветствовали кейнсианскую революцию стихами Вордсворта: Блаженством было жить в рассветный час, но чистым раем молодость была[Cм.: Samuelson P.A. Lord Keynes and the General Theory//Econometrica. 1946. 14. 187; reprinted in The New Economics. Ed. S.E. Harris. New York, 1947. P. 145.] (перевод В.С. Автономова). Однако это был весьма скоротечный рай. Мы можем допустить, что у британского и американского правительств в 30-х годах не было иного выбора, кроме девальвации валюты, инфляции и кредитной экспансии, несбалансированного бюджета и дефицитного финансирования. Правительства не могут быть свободными от давления общественного мнения. Они не могут сопротивляться господству всеми разделяемой идеологии, пусть и ошибочной. Но это не может служить извинением для чиновников, которые могли подать в отставку, но не проводить политику, имеющую для страны катастрофические последствия. Еще меньше это извиняет теоретиков, старавшихся обеспечить якобы научное обоснование самому грубому из всех популярных заблуждений, а именно инфляционизму.

5. Кредитная экспансия

Выше уже отмечалось, что было бы ошибкой смотреть на кредитную экспансию только как на способ государственного вмешательства в рынок. Инструменты, не имеющие покрытия, появляются на свет не в качестве средства государственной политики, специально нацеленного на высокие цены, высокие номинальные ставки заработной платы, понижение рыночной ставки процента и аннулирование долгов. Они появляются по ходу нормального развития банковского дела. Когда банкиры, чьи расписки на депозиты до востребования воспринимались публикой в качестве заместителя денег, начали ссужать часть размещенных у них средств, они не думали ни о чем другом, кроме своего дела. Они считали, что не будет большого вреда от того, что они не будут держать полный эквивалент выданных расписок в виде резервов наличности в своих сейфах. Они были уверены, что всегда будут в состоянии выполнить свои обязательства и без задержки выкупить все выданные расписки, даже если они ссудят часть депозитов под проценты. Банкноты становятся инструментами, не имеющими покрытия, в условиях действия свободной рыночной экономики. Прародителем кредитной экспансии был банкир, а не власть.

Но сегодня кредитная экспансия является исключительно государственной практикой. Хотя частные банки и банкиры и занимают важное место в эмитировании инструментов, не имеющих покрытия, их роль является чисто вспомогательной и касается только технических деталей. Государства в одиночку управляют развитием событий. Они добились полного господства во всех вопросах, касающихся масштабов фидуциарного кредита. В то время как масштаб кредитной экспансии, которую способны организовать частные банки и банкиры, жестко ограничен, государства нацелены на максимально возможный размах кредитной экспансии. Кредитная экспансия главное орудие государства в борьбе против рыночной экономики. В его руках она является волшебной палочной, предназначенной для чудесного избавления от редкости капитальных благ, снижения или полного упразднения ставки процента, финансирования щедрых государственных расходов, экспроприации капиталистов, стимулирования вечного бума и всеобщего процветания.

Неизбежные последствия кредитной экспансии продемонстрированы в теории циклов производства. Даже те экономисты, которые все еще отказываются признавать правильность денежной, или основной на фидуциарном кредите теории циклических колебаний производства, никогда не осмеливались поставить под сомнение убедительность и неопровержимость того, что эта теория утверждает относительно неизбежных последствий кредитной экспансии. Эти экономисты должны признать и признают, что резкий скачок неизменно обусловлен кредитной экспансией, что он не может возникнуть и продолжаться без кредитной экспансии и что он оборачивается депрессией, когда развитие кредитной экспансии прекращается. Фактически их объяснение цикла производства сводится к утверждению, что резкий подъем изначально порождается не кредитной экспансией, а другими факторами. Они говорят, что кредитная экспансия даже, по их мнению, необходимый элемент общего бума не является следствием политики, специально нацеленной на низкие процентные ставки и поощрение дополнительных инвестиций, для которых не хватает необходимых капитальных благ. Она является тем, что чудесным образом всегда возникает без активного вмешательства со стороны властей, где бы эти другие факторы ни начинали действовать.

Очевидно, что эти экономисты противоречат сами себе, когда выступают против планов устранения колебания производства путем воздержания от кредитной экспансии. Сторонники наивного инфляционистского взгляда на историю последовательны, когда из своих разумеется, крайне ошибочных и противоречивых догматов делают вывод, что кредитная экспансия является экономической панацеей. Но те, кто не отрицает, что кредитная экспансия является причиной бума, т.е. необходимым условием депрессии, противоречат своей собственной доктрине, сражаясь с предложениями обуздать кредитную экспансию. Представители и государства, и мощных групп давления, и поборники догматичной неортодоксальности, доминирующие на экономических факультетах университетов, соглашаются с тем, что следует пытаться предотвратить повторение депрессий и что осуществление этой цели требует недопущения бумов. Они не могут выдвинуть логичных аргументов против предложений воздержаться от политики, поощряющей кредитную экспансию. Но они упрямы и не хотят слушать ничего подобного. Они неистово поносят планы предупреждения кредитной экспансии как коварные замыслы, которые увековечат депрессию. Их позиция ясно демонстрирует истинность утверждения о том, что циклы производства являются результатом политики, намеренно нацеленной на снижение ставки процента и возбуждение искусственных бумов.

Не секрет, что сегодня мероприятия, направленные на снижение процентной ставки, повсеместно считаются весьма желательными, а на кредитную экспансию смотрят как на эффективное средство достижения этой цели. Именно это предубеждение вынуждает все государства бороться с золотым стандартом. Все политические партии и группы давления твердо привержены политике легких денег[Если банк не расширяет фидуциарного кредита путем эмитирования дополнительных инструментов, не имеющих покрытия (либо в форме банкнот, либо в форме депонированных денег), то он не может вызвать бума, даже если снижает величину взимаемого процента ниже ставки свободного рынка. Он просто делает подарок должникам. Вывод, который следует сделать из теории циклов производства тем, кто желает предотвратить повторение бумов и последующих депрессий, состоит не в том, что банки не должны снижать процентную ставку, а в том, что они должны воздерживаться от кредитной экспансии. Разумеется, кредитная экспансия неизбежно приводит к временному понижательному движению рыночных процентных ставок. Профессор Хаберлер (Хаберлер Г. Процветание и депрессия. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1960. С. 9293) абсолютно не сумел осознать этот момент, имеющий первостепенную важность, и, таким образом, его критические замечания являются бессмысленными.].

Цель кредитной экспансии состоит в содействии интересам одних групп населения за счет других. Это, конечно, максимум того, чего может добиться интервенционизм, когда он не наносит ущерба интересам всех групп. Однако, делая сообщество в целом беднее, он все же способен обогатить некоторые слои. Какие именно группы входят в последнюю категорию, в каждом конкретном случае зависит от обстоятельств.

Идея, породившая то, что называется качественным кредитным контролем, состоит в том, чтобы распределить дополнительный кредит таким образом, чтобы сконцентрировать мнимые блага кредитной экспансии на определенных группах и отказать в них всем остальным группам. Кредиты, мол, не должны идти на фондовый рынок и не должны резко повышать цены акций. Они должны приносить пользу настоящей производственной деятельности обрабатывающих отраслей, горнодобычи, настоящей торговле и прежде всего сельскому хозяйству. Другие сторонники качественного кредитного контроля хотят не допустить использования дополнительных кредитов для инвестиций в постоянный капитал и, таким образом, его обездвиживания. Вместо этого они должны использоваться для производства ликвидных товаров. Согласно этим планам власти должны давать банкам конкретные указания, какие виды кредитов им следует выдавать, а какие им выдавать запрещено.

Однако все эти проекты бесполезны. Дискриминация при выдаче ссуд не является полноценной заменой запретов на кредитную экспансию единственного средства, которое реально способно предотвратить рост котировок на фондовом рынке и расширение инвестиций в постоянный капитал. Способ, которым дополнительное количество кредита находит свой путь на ссудный рынок, имеет второстепенное значение. Важно лишь то, что есть приток вновь созданного кредита. Если банки выдают больше кредитов фермерам, фермеры оказываются в состоянии выплачивать ссуды, полученные из других источников, и платить наличные за свои покупки. Если они предоставляют больше кредитов производственным предприятиям для пополнения оборотного капитала, то они высвобождают средства, направлявшиеся по этому назначению ранее. В любом случае они создают обилие свободных денег, для которых их владельцы пытаются найти наиболее прибыльные направления вложения. Очень быстро эти средства находят лазейки на фондовую биржу или в основные фонды. Представление о том, что возможно проведение кредитной экспансии без роста цен на ценные бумаги и расширения вложений в основной капитал, абсурдно[Cм.: Machlup. The Stock Market, Credit and Capital Formation. P. 256261.].

До недавнего времени типичное развитие событий по ходу кредитной экспансии определялось двумя фактами: тем, что это была кредитная экспансия в условиях золотого стандарта, и тем, что она не была результатом согласованных действий множества национальных правительств и центральных банков, чье поведение направлялось этими правительствами. Значение первого факта в том, что правительства не были готовы отменить конвертируемость банкнот своей страны в соответствии с жестко фиксированным паритетом. Второй факт приводил к количественному разнообразию масштабов кредитной экспансии. Одни страны обгоняли другие и их банки сталкивались с опасностью внешней утечки своих резервов в золоте и иностранной валюте. Чтобы сохранить свою платежеспособность, эти банки были вынуждены прибегать к радикальным кредитным ограничениям. Тем самым они создавали панику и вызывали депрессию на внутреннем рынке. Очень скоро паника распространялась на другие страны. Деловые люди в этих странах с перепугу увеличивали свои заимствования с целью оградить свои ликвидные средства от любых возможных случайностей. Именно этот повышенный спрос на новые кредиты заставлял денежные власти их собственных стран, уже встревоженных кризисом в первой стране, также прибегнуть к сжатию. Таким образом, в течение нескольких дней или недель депрессия становилась международным феноменом.

Политика девальвации несколько изменила эту типичную последовательность событий. Под угрозой внешней утечки денежные власти не всегда прибегают к помощи ограничения кредита и повышению процентной ставки в системе центрального банка. Они проводят девальвацию. Однако девальвация не решает всех проблем. Если государство не волнует проблема роста курсов иностранных валют, то оно некоторое время может продолжать цепляться за кредитную экспансию. Но в один прекрасный день ажиотажный спрос уничтожит денежную систему. С другой стороны, если власти хотят избежать необходимости проводить девальвации снова и снова в убыстряющемся темпе, то они должны организовать внутреннюю кредитную политику таким образом, чтобы не опережать в кредитной экспансии те страны, с которыми они желают поддерживать паритет своей валюты.

Многие экономисты считают самим собой разумеющимся, что попытки властей расширить кредит приводят почти к регулярному чередованию периодов процветающей торговли и последующей депрессии. Они полагают, что последствия кредитной экспансии в будущем не будут отличаться от тех, которые наблюдаются с конца XVIII в. в Великобритании и с середины XIX в. в Западной и Центральной Европе и Северной Америке. Но мы можем поинтересоваться: неужели обстоятельства не изменились? Учения денежной теории циклов производства сегодня так хорошо известны даже вне узкого круга экономистов, что наивный оптимизм, в прошлом вдохновлявший предпринимателей в периоды бума, уступил место определенному скептицизму. Возможно, в будущем деловые люди будут реагировать на кредитную экспансию иначе, чем в прошлом. Возможно, они будут избегать использовать для расширения своих операций легкие деньги, потому что будут помнить о неизбежном окончании бума. Судя по некоторым признакам, этот процесс уже идет. Однако окончательные выводы делать еще рано.

В другом направлении денежная теория циклов производства уже оказывает определенное влияние на ход событий. Несмотря на то, что ни один чиновник работает ли он в Министерстве финансов или в Центральном банке, или преподает в неортодоксальном университете не готов признать это, но общественное мнение в общем и целом больше не отрицает двух основных положений теории фидуциарного кредита: а именно то, что причиной депрессии является предшествующий бум и что этот бум порождается кредитной экспансией. Будучи осведомленной об этих фактах, финансовая пресса поднимает тревогу, как только появляются первые признаки бума. После этого даже власти начинают говорить о необходимости предотвращения дальнейшего роста цен и прибылей и реально начинают ограничивать кредит. Бум быстро сходит на нет, начинается рецессия. Результатом стало то, что в последние десятилетия длина цикла значительно сократилась. Чередование бумов и экономических спадов еще продолжалось, но фазы стали короче и следовали друг за другом чаще. Это сильно отличается от классического 10,5-летнего периода цикла урожайности Уильяма Стенли Джевонса. И, наконец, самое важное, когда бум заканчивается раньше, то ошибочных инвестиций делается меньше и, как следствие, последующая депрессия также мягче.

Химера антициклической политики

Важнейшим элементом неортодоксальных доктрин, выдвигавшихся как всеми социалистами, так и всеми интервенционистами, является то, что периодическое повторение депрессий представляет собой феномен, свойственный самому функционированию рыночной экономики. Но если социалисты утверждали, что только замена капитализма социализмом способна искоренить это зло, то интервенционисты приписывали государству способность скорректировать функционирование рыночной экономики таким образом, чтобы достигнуть того, что они называют экономической стабильностью. Последние были бы правы, если бы их антидепрессивные планы были нацелены на радикальный отказ от политики кредитной экспансии. Однако они заранее отвергают эту идею. Интервенционисты хотят расширять кредит все больше и больше, а депрессию предотвращать, предпринимая специальные антициклические меры.

В контексте этих планов государство предстает в виде божества, которое располагается и работает вне орбиты дел человеческих, которое не зависит от действий своих подданных и властно вмешивается в эти действия извне. Оно имеет в своем распоряжении средства и фонды, которые не даны ему людьми и которые оно вольно использовать на любые цели, определенные им, государством. Все, что требуется для того, чтобы с наибольшей выгодой распорядиться этой властью, это просто следовать советам экспертов.

Самыми рекламируемыми лекарствами являются антициклическая привязка по времени общественных работ и расходы на государственные предприятия. Эта идея не столь нова, как пытаются нас убедить ее поборники. В прошлом, когда наступала депрессия, общественное мнение всегда требовало от правительства организовать общественные работы, чтобы создать рабочие места, и остановить падение цен. Но проблема в том, за счет чего финансировать общественные работы. Если государство облагает граждан налогами или берет у них взаймы, то это ничего не добавляет к тому, что кейнсианцы называют совокупной величиной расходов. Оно ограничивает возможности частных граждан потреблять и инвестировать в той же самой степени, в какой увеличивает свои. Однако если государство прибегает к помощи милых его сердцу инфляционных методов финансирования, то оно делает положение дел хуже, а не лучше. На короткое время они могут отсрочить крах. Но когда наступит неизбежная расплата, кризис будет тяжелее и продолжительнее того, который отсрочило государство.

Эксперты-интервенционисты не в состоянии понять имеющиеся здесь реальные проблемы. Им кажется, что самое главное заранее хорошо спланировать государственные капитальные вложения и составить список полностью разработанных проектов капвложений, которые можно запустить немедленно. Это, говорят они, является правильной политикой, которую мы рекомендуем принять на вооружение всем странам[Cм.: League of Nations. Economic Stability in the Post-war World. Report of the Delegation on Economic Depressions. Pt. II. Geneva, 1945. P. 173.]. Однако проблема не в том, чтобы разрабатывать проекты, а в том, чтобы обеспечить их выполнение материальными средствами. Интервенционисты считают, что этого можно легко достигнуть, сдерживая государственные расходы в период бума и увеличивая их, когда наступает депрессия.

Ограничение государственных расходов, безусловно, может быть хорошим делом. Но оно не обеспечивает государство средствами, необходимыми для расширения расходов в дальнейшем. Таким образом может себя вести индивид. Он может накапливать сбережения, когда имеет высокий доход, и расходовать их, когда его доходы падают. Но страна или все страны вместе совсем другое дело. В период бума казначейство может припрятывать значительную часть обильных налоговых потоков. В той мере, в какой оно изымает эти средства из обращения, его политика действительно является дефляционной и антициклической и может ослабить бум, порожденный кредитной экспансией. Но когда эти средства вновь расходуются, они меняют денежное отношение и формируют тенденцию снижения покупательной способности денежной единицы под действием денежных факторов. Никоим образом эти фонды не могут обеспечить капитальные блага, требующиеся для реализации намеченных общественных работ.

Фундаментальная ошибка этих проектов заключается в том, что они игнорируют дефицит капитальных благ. Их автором кажется, что депрессия вызвана просто непостижимо недостаточной склонностью людей потреблять и инвестировать. В то время как реальная проблема заключается в том, чтобы производить больше и потреблять меньше, чтобы увеличить наличный запас капитала, интервенционисты хотят увеличить и потребление, и инвестиции. Они хотят, чтобы государство затевало проекты, которые являются неприбыльными как раз потому, что факторы производства, необходимые для их выполнения, должны быть отвлечены от других направлений использования, где они выполняют желания, удовлетворение которых потребители считают более настоятельными. Они не понимают, что общественные работы должны значительно приумножить реальное зло дефицит капитальных благ.

Разумеется, можно придумать другой способ использования сбережений, сделанных государством в период бума. Казначейство может вложить излишек в материалы, которые позже, когда начнется депрессия, понадобятся для выполнения общественных работ, а также создать запас потребительских благ, которые потребуются занятым на них людям. Но если власти вели бы себя именно таким образом, то это значительно усилило бы бум, приблизило бы момент наступления кризиса и сделало бы его последствия более серьезными[Обсуждая проблемы антициклической политики, интервенционисты всегда ссылаются на якобы успешное применение этой политики в Швеции. Надо признать, что государственные капитальные вложения в Швеции с 1932 по 1939 г. действительно удвоились. Но это было не причиной, а следствием процветания Швеции в 30-х годах. Этим процветанием Швеция целиком и полностью обязана перевооружению Германии. С одной стороны, проводимая нацистами политика увеличила спрос Германии на продукцию, производимую в Швеции, а с другой ограничила конкуренцию Германии на рынках товаров, которые могла поставлять Швеция. Таким образом, экспорт Швеции с 1932 по 1938 г. увеличился (в тыс. т): железной руды с 2219 до 12 485; чугу- на с 31 047 до 92 980; ферросплавов с 15 453 до 28 605; других видов железа и стали с 134 237 до 256 146; оборудования с 46 230 до 70 605. Число безработных, обратившихся за пособием, составляло 114 тыс. человек в 1932 г. и 165 тыс. в 1934 г. Как только перевооружение Германии пошло полным ходом, оно начало падать: до 115 тыс. человек в 1934 г., до 62 тыс. в 1935 г. и в 1938 г. составило 16 тыс. человек. Автором этого чуда был не Кейнс, а Гитлер.].

Все разговоры об антициклической политике государства имеют только одну цель, а именно отвлечь внимание людей от истинной причины колебаний производства. Все государства прочно привержены политике низких процентных ставок, кредитной экспансии и инфляции. Когда появляются неизбежные последствия этой краткосрочной политики, они знают только одно лекарство продолжать инфляционные авантюры.

6. Валютное регулирование и двусторонние валютные соглашения

Если государство устанавливает курс своих кредитных или бумажных денег против золота или иностранной валюты на более высоком уровне, чем рынок, т.е. если оно устанавливает максимальные цены на золото и иностранную валюту ниже потенциальной рыночной цены, то возникает эффект, описываемый законом Грэшема. В результате создается положение дел, которое весьма неадекватно называется дефицитом иностранной валюты.

Отличительным признаком экономического блага как раз является то, что его наличный запас не настолько обилен, чтобы сделать возможным любое желаемое его использование. Объект, не являющийся дефицитным, не является экономическим благом; на него не назначаются и за него не платятся цены. Так как деньги по необходимости должны быть экономическим благом, то понятие денег, которым не будет свойственна редкость, абсурдно. Совсем иное имеют в виду правительства, когда жалуются на дефицит иностранной валюты. Это является неизбежным следствием их политики установления цен. Это означает, что по ценам, произвольно назначенным правительством, спрос превышает предложение. Если государство, посредством инфляции снизившее покупательную способность национальной денежной единицы относительно золота, иностранной валюты и товаров и услуг, воздерживается от любых попыток регулировать курсы иностранных валют, то не может идти никакой речи о дефиците в том смысле, в каком этот термин использует государство. Тот, кто готов заплатить рыночную цену, будет в состоянии купить столько иностранной валюты, сколько пожелает.

Но государство не настроено мириться с ростом курсов иностранной валюты (в обесцененной национальной валюте). Опираясь на судей и полицейских, оно запрещает любые сделки с иностранной валютой на условиях, отличающихся от предписанной максимальной цены.

Как представляется государству и его приспешникам, рост курсов иностранной валюты вызван неблагоприятным платежным балансом и закупками спекулянтов. Чтобы устранить это зло, государство прибегает к мерам, ограничивающим спрос на иностранную валюту. Теперь право покупать валюту имеют только те, кому она нужна для совершения сделок, одобряемых государством. Товары, импорт которых, по мнению государства, чрезмерен, больше не должны импортироваться. Выплата процентов и сумм основного долга иностранцам запрещается. Граждане не должны больше путешествовать за рубежом. Правительство не понимает, что эти меры никогда не смогут улучшить платежный баланс. Если падает импорт, то соответственно снижается и экспорт. Граждане, не имеющие возможности купить иностранные товары, выплачивать иностранные кредиты и путешествовать за рубежом, не будут держать оставшиеся у них национальные деньги в виде остатков наличности. Они станут больше покупать либо потребительские товары, либо товары производственного назначения и тем самым создадут тенденцию роста внутренних цен. Но чем больше будут расти цены, тем больше будет сдерживаться экспорт.

Теперь государство делает следующий шаг. Оно национализирует валютные сделки. Любой гражданин, который каким-либо образом приобретает например, посредством экспорта валюту, обязан продать ее по официальному курсу органу валютного контроля. Если бы это постановление, равносильное экспортной пошлине, эффективно проводилось в жизнь, то объем экспорта сильно бы сократился или исчез совсем. Государству такой исход не нравится. Но оно не желает также допустить, чтобы его вмешательство совершенно не смогло достигнуть преследуемых целей и создать положение дел, которое выглядит хуже даже по сравнению с существовавшим положением дел. Поэтому государство прибегает к паллиативу. Оно дотирует экспорт, чтобы компенсировать потери экспортеров, вызванные его политикой.

С другой стороны, государственный орган валютного контроля, упрямо цепляющийся за фикцию, что курсы иностранных валют реально не поднялись и что официальный курс является эффективным курсом, продает иностранную валюту импортерам по этому официальному курсу. Если бы такая политика проводилась реально, то это было бы равносильно выплате бонусов данным торговцам. Они получали бы непредвиденную прибыль, продавая импортированные товары на внутреннем рынке. Поэтому государство идет на следующий паллиатив. Оно либо повышает импортные пошлины, либо устанавливает специальный налог на импортеров, либо каким-нибудь иным способом обременяет покупку ими иностранной валюты.

Тогда, разумеется, валютное регулирование начинает работать. Но оно начинает работать только потому, что фактически признает рыночные курсы валют. За свою выручку в иностранной валюте экспортеры получают официальный курс плюс дотацию, которые вместе равны рыночному курсу. Импортеры платят за иностранную валюту официальный курс плюс особую премию, налог или пошлину, которые вместе равны рыночному курсу. Единственно, кто слишком бестолков, чтобы понять то, что реально происходит, и дает себя одурачить бюрократической терминологией это авторы книг и статей о новых методах денежного управления и новом денежном опыте.

Монополизация покупки и продажи иностранной валюты государством возлагает обязанности по регулированию внешней торговли на власти. Оно не оказывает никакого влияния на процесс определения курсов иностранных валют. Не имеет значения, объявляет ли государство незаконной публикацию в прессе реальных или эффективных курсов иностранных валют, или нет. До тех пор, пока продолжает существовать внешняя торговля, действуют именно эти реальные и эффективные валютные курсы.

Чтобы лучше скрыть истинное положение дел, государства стремятся исключить любые ссылки на реальный валютный курс. Они решают, что внешняя торговля не должна больше опосредоваться деньгами, а должна вестись в форме бартера. Они заключают бартерные и клиринговые соглашения с иностранными государствами. Каждая из двух участвующих в соглашении стран должна продать другой стране определенное количество одних товаров и услуг и получить в обмен другие товары и услуги. В тексте этих договоров тщательно избегаются любые ссылки на реальные рыночные курсы валют. Однако обе стороны рассчитывают свои продажи и покупки в ценах мирового рынка, выраженных в золоте. Клиринговые и бартерные соглашения подменяют трехстороннюю и многостороннюю торговлю либеральной эпохи двусторонней торговлей. Но они не оказывают никакого влияния на то, что национальная валюта страны теряет часть своей покупательной способности относительно золота, иностранной валюты и товаров.

Точно так же, как и политика национализации внешней торговли, валютное регулирование представляет собой шаг на пути замены рыночной экономики социализмом. С любой другой точки зрения оно бесплодно. Вне всякого сомнения, ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе оно не может оказать никакого влияния на курс иностранной валюты.